Врастая в кожаный диван, Мечтал о том, что скоро буду тоже ветеран, бошек лейтенант. Рот свой пересохший вытирал, Следя, как мог, за диалогом заторможенных тирад. В приглушённом свете ламп Ждал, чтоб по оплошности не прозевать, Как старшие предложат в третий раз детям план. Одна из гостей, лошадью заржав, Сказала Косте: "Может хомяка положите туда?" И больше явно не ребята мы, Давно наши воспоминанья пятнами, Но одна хуйня всё так же непонятна мне - Почему мне снится тот хомяк в бульбуляторе? Мы память кто куда попрятали, Даты, дни — остались невнятные каракули, Но все равно не сосчитать на калькуляторе, Сколько раз мне снился тот хомяк в бульбуляторе. Фразы как демоны, сказано — сделано. Пара чёрных глаз из-за стекла запотелого, Глядя в отраженье, видят только грызуна мягкотелого, Что с дивана встать так хотел, но Боялся быть осмеянным, прослыть слабым истериком, Ведь все, угорая, пиздели над Бонгом с хомяком, что превращался в растение. Девяносто седьмой — кто-то лаял из телека. С тех я перевидел многое, Смерть, увы, не нова, да и жизнь, увы, дерьмовая. И давно не удивит надгробие, Но я понял, что с тех пор с тем хомяком всё переплетено было. Наверное, я вконец шизик — Какой хомяк, если я терял тех, кто мне близок? Но всего один напас дури, И мне кажется, мы за стеклом, и через нас курят. И больше явно не ребята мы, Давно наши воспоминанья пятнами, Но одна хуйня всё так же непонятна мне — Почему мне снится тот хомяк в бульбуляторе? Мы память кто куда попрятали, Даты, дни — остались невнятные каракули, Но все равно не сосчитать на калькуляторе, Сколько раз мне снился тот хомяк в бульбуляторе.